Капитан [СИ] - Андрей Алексеевич Панченко

русского языка, так как родился уже после революции и обретения независимости Финляндией, он выглядел испуганным и подавленным. Капрал же явно был из мобилизованных, уже за пятьдесят, он смотрел на меня умными глазами, тихо шепча молитву на родном языке.

— Кто-нибудь разговаривает на русском? — в ответ тишина, они не отреагировали на вопрос.

— На немецком? Sprechen Sie Deutsch? — молчат.

— По ходу оба бесполезны — тихо и с улыбкой проговорил я, обращаясь к Грише, который выступил как конвоир, при этом краем глаза следя за пленными — выведите на берег и горло прорежьте, только тихо, шум нам не к чему.

— Так пленные же… — ошарашенно проговорил безбашенный хулиган, смотря на меня круглыми глазами.

— А нахрена они нам? Только людей отвлекать на их охрану. Действуй Гриша, если не хочешь пачкаться, то связать, камень к ногам и на дно! Они нам не нужны.

— Есть! — сквозь сжатые зубы проговорил боцман, сверкая на меня глазами полными гнева — только неправильно это командир…

— Выполнять! — рявкнул я. Бросив на меня последний, полный разочарования и брезгливости взгляд, боцман ткнул молодого финна в плечо, заставляя подняться. Молодой сержант растерянно крутил головой, явно не понимая, что происходит. А вот пожилой капрал ощутимо напрягся, как перед прыжком. Он меня понял, я уверен, и я остановил боцмана — Отставить! Ну что, финн, будешь говорить?

— Я говорить… — выдохнул сквозь зубы капрал.

— Так Гриша, молодого отведи назад, накормить, но глаз не спускать, а с этим товарищем мы побеседуем — повернулся я к Григорию, на лице которого читалась вся гамма чувств — от удивления, до осознания того, что я только что сделал.

— Итить колотить! Лихо ты командир! А я поверил! — восхищённо протянул боцман, заломив бескозырку на затылок — ну думаю, озверел совсем Гарпунёр, уже пленных топить приказывает!

— Вали нахер Гриша от греха подальше! Ты, когда уже устав выучишь биндюжник малахольный! Чуть весь план киту под хвост не спустил! Скройся с глаз — чудовище!

Когда за боцманом закрылась дверь, я уставился на связанного капрала, до которого тоже дошло, что его развели как маленького ребёнка. Вид он имел раздосадованный.

— Как тебя зовут я знаю, твою воинскую часть тоже. Мне это не надо. Я не буду просить тебя выдавать страшные военные тайны и целовать на коленях советский флаг, но на несколько вопросов ты мне всё же ответишь. И поверь, в отличии от своего боцмана, я без колебаний пущу тебе пулю в лоб! И так, первый вопрос. Вы именно нас ждали на берегу, или всё вышло случайно?

— Ждать красный пароход, передать по телефон — немного подумав ответил капрал.

— Сколько было пароходов и барж вам сказали?

— Один — твердо ответил пленный, немного приободрившись.

— Жить хочешь? — неожиданно перевёл я тему.

— Все хочешь — не стал врать пленный, опустив голову.

— И я хочу! Все мы тут этого хотим. Не подумай, я тебе не угрожаю, хотя если придётся, рука моя не дрогнет. Только дело тут в другом. Если нас обнаружат, никто не будет смотреть, есть ли на корабле финские пленные или нет, нас пустят на дно вместе! Я же тебе предлагаю нам помочь, себе помочь, при этом не прошу тебя предавать! Да, будет плен, будет не сладко, но вы оба выживете и после войны вернётесь домой, к своим семьям.

— Что ты хотеть от меня — поднял голову капрал, в его глазах стояли слёзы отчаяния.

— Ничего такого. Возможно вообще ничего. Скоро мы пойдём обратно в озеро, пойдём тихо, ночью. Всё что от тебя требуется, это сказать несколько фраз на финском языке. Если нас окликнут с занятого вами берега, ты должен будешь сказать, что плывут свои, финны. Они конечно не поверят, но и стрелять сразу не станут, и мы возможно успеем пройти. Без стрельбы. В противном случае будет бой, мы будем стрелять в ответ и независимо от того, прорвёмся мы или нет, погибнут люди, в том числе финские солдаты! Спаси всем жизнь! И нам, и себе и тем неизвестным парням из вашей армии, которые могут умереть! Всё зависит только от тебя! Разве это предательство⁈ Это будет правильно, это тебе зачтётся на Страшном суде! Не требую от тебя немедленного ответа. Сейчас тебя отведут обратно, а ты подумай. Хорошенько подумай солдат! Спасти несколько христианских душ, или погубить, это теперь только твой крест, твой выбор!

* * *

Нас не нашли… целые сутки над рекой кружили одиночные самолёты, ползая буквально брюхом по руслу, так и чесались руки взяться за гашетку зенитного пулемёта и всадить по низколетящей цели очередь, но нельзя. Один раз береговые посты слышали тарахтение мотора мотоцикла и тоже обошлось — «Шторм» исчез. Уже к вечеру второго дня разведывательные полёты прекратились, финны нас перестали искать. И вот теперь мы идём в Онежское озеро, идём тихо, жмёмся к пока ещё советскому берегу. Мотор мерно гудит на малом ходу, выхлопная труба, с помощью механиков и «такой-то матери» переделана, она выведена под воду, что конечно не добавляет мощности двигателю, но делает его работу практически бесшумной, при этом надёжно гася искры. Якорь с правого борта приспущен чуть ниже осадки судна, чтобы в случае незапланированного захода на мелководье стать на якорь избегая посадки на мель. За кормой на длинном тросу болтается шлюпка, в которой сидит один из добровольцев из команды боцмана, если нас обнаружат он зажжёт фонарь, что бы дать вражеским артиллеристам и стрелкам ложную цель. Это он сам и придумал, а инициатива как известно имеет инициатора, смелый он парень.

Впереди переправа, которую мы так лихо проскочили в прошлый раз, на обоих берегах темно, хоть глаз выколи, с неба льется мелкий и противный дождь, серые тучи закрыли луну, однако люди там есть, слышится шум голосов, ржание лошадей, скрипы подвод, сейчас всё решиться.

Внезапно послышался скрежет, судно туго пошло вперед, а потом стало колом.

— Чего там за херня⁈ Что с машиной⁈ — обеспокоенно заёрзал я на своём табурете, обращаясь к механикам через переговорную трубу.

— Малый ход, машина работает нормально — послышался немедленный доклад от «деда».

Мы стоим на месте, молотя винтами воду! На якорь что ли встали⁈ Как же не вовремя! Да и не должно было так случиться, сейчас мы по середине реки, а тут должна быть нормальная глубина! Нужно что-то срочно делать, иначе упустим время и нас обнаружат!

— Гриша, поднять якорь! Бегом! — шёпотом «ору» я.

— Это не якорь командир! — через несколько секунд слышится доклад боцмана — там плоты, цепью между собой связаны!

Боновые заграждения, из плотов, скрепленных между собой цепями! Сука! Пока тихо, но кто-то должен возле них дежурить! Многотонный корабль как следует двинул всю конструкцию! И в подтверждение моих слов с вражеского берега в воздух взмывает ракета, вызвав цепную реакцию, за первой в воздух уходят ещё три, освещая переправу, бон и застрявший в нём тральщик.

— Огонь! — тральщик взрывается выстрелами, из орудийных и пулемётных стволов вырываются злые языки пламени, поливая берег пулями и снарядами. У нас секунды, прежде чем финны ответят нам из орудий и потопят нас — Гриша! Гранатами по плотам!

Я не слышу ответа от боцмана, но вижу, как в воду одна за другой улетаю ребристые чушки, прямо под нос «Шторма», грозя нашпиговать его осколками. Взрывы гранат совпадают с первыми выстрелами финских артиллеристов, вокруг тральщика поднимаются султаны разрывов. Но дело сделано, я чувствую, как тральщик набирает ход.

— Полный вперёд! — ору я в переговорную трубу и до упора перевожу рукоятку машинного телеграфа — Сидоренко, весь огонь на батарею!

Я вижу вспышки от выстрелов из орудийных стволов на берегу, вижу дрожание огоньков пулемётов и тонкие росчерки винтовочных выстрелов, они близко, слишком близко и все они лупят по нам! Всё что может стрелять на нашем корабле, сейчас стреляет в ответ, именно туда. Над моим ухом захлёбывается ДШК, поливая палубу стрелянными, горячими гильзами. Как в страшном сне, тральщик медленно набирает ход.

— Давай «Штормик»! Вывози родной! — шепчу я, и как будто послушав своего капитана, бывший китобоец идёт резвее, вырываясь из плена вставшей вокруг него водяной стены.

— Впереди плоты и лодка! — это Гриша, в отличии от меня он сейчас смотрит вперёд, а не на враждебный берег.

Вторая полоса боновых заграждений! Она ещё далеко, и если